"Представлять ее (солистку группы Dead
Can Dance - Lisa Gerrard ) каким-либо образом совершенно
бессмысленно - те, кому надо, и так давно знают ее и ее место в
когорте независимых; те же, кто о ней ничего до сих пор не слышал,
по всей видимости, и так счастливы. И все-таки кое-какая информация
может показаться любопытной как старым поклонникам Лайзы Джеррард,
так и тем, кто еще так и не определился между ней, Мадонной,
Монтсеррат Кабалье или, скажем, Жанной Агузаровой." С этим
высказыванием
МаксаКлимова
я согласен целиком. Правда для себя я открыл их довольно поздно.
Чем же эта группа отличается от других
?"Одной
из музыкальных неожиданностей нового альбома стало использование
58-струнного китайского инструмента янг'чина, на котором Лайза
Джеррард играла специальными палочками. Вся странность заключается в
том, что под аккомпанемент этого инструмента музыканты исполняли
католические хоралы, что само по себе весьма необычно и не
практиковалось никогда в истории музыки."
А вот еще один комментарий - Дебютный релиз группы завоевал внимание
слушателей в Америке и Европе путем отображения "уникальной
способности к манипуляции звуками и музыкальными текстурами из,
казалось бы, противоположных сторон звукового спектра", создавая "звуковую
основу, полностью уходящую от нашей современной культуры".
"Пение Лайзы Джеррард, придающее композициям
ритуальную глубину, в свое время привело музыкальных критиков в
полное замешательство. Симфонический размах и таинственность вокала
поставили группу вне общеизвестных рок-направлений. Странная аура
группы, более близкая к средневековым готическим хоралам, чем к
современному року, напоминала сокровищницы самых разных музыкальных
культур - от мрачно-гнетущих оркестровок средневековья до
грациозности и монументальности барокко и симфонической музыки. Так
рождался совершенно новый звуковой мир, чарующий и гипнотический.
Некоторые композиции местами очень похожи на православные церковные
песнопения и буддистские мантры, где альт и скрипка, виолончели и
гобой создают величественные нагромождения звука. Здесь и образы
угрюмых средневековых монастырей и свирепые храмы ацтеков.
Неуловимый голос Лайзы Джеррард, который в восточной манере
рассказывает о странных фантазиях, рассудительность и
интеллектуальность музыки Dead Can Dance резко выделили группу в
среде прогрессивного рока."
Так почему на первый взгляд грустная и мрачная музыка волнует умы
"прогрессивной молодежи"?
"Одной из самых поразительных черт нашей
эпохи стало повсеместное использование так называемой инверсии
полюсов. Happy-end все больше становится "сентиментальным" (а потому
не особенно ценится в кругах "прогрессивно" мыслящей аудитории);
трагический финал - "реалистичным". Многие в связи с этим говорят,
будто наше поколение откровенно жестокое, грубое и т.д.; значит его
музыка тоже должна быть мрачной. Но "мрачная" музыка может
доставлять определенное удовольствие не только потому, что мы и сами
втайне грубы и жестоки, и не только потому, что эмоции, вызываемые
подобной музыкой, представляют собой яркий контраст по сравнению с
нашей будничной жизнью. Серая жизнь приобретает реальность, яркость
и силу, которых ей ни за что не видать без такого легкодоступного
контраста.
Одно из глубочайших наслаждений, доставляемых трагичной музыкой,
состоит как раз в том, что мы можем ее пережить. Трагедия могла бы
произойти с нами, но этого не случилось. Мы не просто сопереживаем
мрачным диссонирующим аккордам; мы в результате остаемся в живых.
Поэтому есть очень глубокий смысл в том, что слушатель никогда не
принимает "мрачную" музыку "за чистую монету".
В последнее время на музыкальной сцене образовалась некая атмосфера,
переполненная духом "рококо", в которой теперь задыхается
большинство современных музыкантов. Великое искусство рококо XVIII
века было визуальным и акустическим; стиль отличался большой
легкостью и желанием пленить все скучающее. Развлечь скорее
украшением, чем содержанием, - и в самом деле, серьезного содержания
старались по возможности избегать. Мы видим, как все эти старые
уловки обновляет наша современная поп-музыка с ее блестяще
бессмысленными текстами, с ее яркими описаниями того, что описания
вообще не заслуживает, с ее изящной бессодержательностью, с ее
преклонением перед всем искусственным и неприязнью ко всему
естественному. Современный мир, современная музыка и современные
ощущения все более усложняются; но задача музыканта состоит не в том,
чтобы усложнить сложное. Если у него и есть какая-то задача, то, по
всей видимости, она должна заключаться в "разъяснении" сложного.
Наверное, действительно хорошо, что в наше время многие принимают за
критерий не смысл, а умение намекнуть на него."